Крест на башне - Страница 9

Это он верно подметил. С голодухи и не такие номера порой откинешь. Сам я, правда, в обморок не хлопался, но один раз прихватило крепко. У нас тогда в семье две недели подряд с едой жуть как трудно было, потому как доппайковые карточки на лекарства мамуле пришлось сменять, и вот иду я по Кеттвигер-штрассе, и вдруг р-раз – голова кругом пошла и повело меня, повело… хорошо еще, что к домам, а не на рельсы трамвайные. Минут десять тогда за стену хватался, пока отпустило.

Посмотрел я еще раз на малышку – дышит вроде ровно, но в себя приходить, похоже, пока не собирается, – откачнулся, дверцу захлопнул и в кузов перекинулся.

– Поехали! А то и впрямь на базар не успеем.

Когда к рынку подъезжали, народец поначалу от нашего грузовика шарахнулся – видно, облавы испугались. Зато как разглядели, что в кузове всего двое, осмелели, обступили, орут чего-то, самые храбрые за борта хватаются. Хорошо, Баварец пост наш разглядел и заорал, чтобы Клаус к нему рулил.

Пост, по правде говоря, не совсем наш, а вспомогательной полиции. Водится у нас при корпусе такое подразделение в основном из бывших «серых добровольцев». По мне – так лучше бы синие сами свой беспорядок поддерживали, ну да командованию виднее.

На этом конкретном посту обитало три хохла и при них очкарик-вахмистр со старой «эрмой». Вахмистр тоже тот еще: форма мешком, бок в муке, «эрму» держит как смычок родимой скрипки… а с другой стороны, кого еще над этими долдонами ставить? Не немца же… прежде на такое австрийцы всякие были… а этот со своим идишем хоть по-человечески понимает со второго на третье.

В общем, припарковались мы около ихней хибары, я еще из кузова рявкнул: «Строись!», вылез, прошелся вдоль строя, порычал слегка, разместил стратегически вокруг грузовика и предупредил, что если хоть одна щепка с борта исчезнет, всех прямо на месте к ответственности привлеку, а вахмистра, как командный состав, особо не забуду. Тот сразу под цвет своего мундира окрасился… с того боку, что в муке – белый-белый, из-под которого серый проглядывает. Мне даже смешно сделалось. Пародия какая-то на солдата, ей-же-ей, а ведь тоже – еврей. Помню, видел я в газете фотку парней из Второй Иерусалимской – точь-в-точь такой же очкарик горбоносый на подбитом «кромвеле» сидел, на бронебойку небрежно так опираясь. А подпись под тем снимком была: «Девять собственноручно уничтоженных… за исключительное мужество… Железный крест…» ну и все, что полагается.

Пока я этих павианов строем строил, Фриц, само собой, куда-то смылся, Клаус уже тоже у соседнего прилавка маячит. Я вообще-то Фрица при себе придержать хотел: торгуется Баварец здорово, у любого местного дедка цену вполовину сбивает. Но раз удрал – его, значит, баварское счастье.

Открыл дверцу, смотрю – очнулась уже вполне моя принцесса, сидит, напрягшая вся, как на иголках, и смотрит испуганно.

– Вылезай! – Вышла.

– Есть хочешь? – Молчит.

– Только вот не надо контузию мне тут изображать. Все ты слышишь, все понимаешь. Ну, хочешь есть или нет? Третий раз спрашивать не буду!

Кивнула.

Подвел ее к лотку, где тетка, себя поперек толще, пирожками горячими торговала, купил один.

– На, ешь.

Глазом моргнуть не успел – в секунду заглотала. Мне даже забавно сделалось.

– Гут, – и тетке кивнул, – давай следующий. – Второй моя герцогиня уже чуть помедленнее жрала.

А третий и вовсе цивилизованно – по чуть-чуть откусывая, без всякого там чавка. Дожевала, крошки с пальчиков аккуратно стряхнула и на меня глазки подняла.

– А ты почему не ешь?

– Сыт я.

Не объяснять же ей, думаю, что, по моему скромному мнению, зайчатина эта сегодня с утра процентов на девяносто то ли гавкала, то ли мяукала.

Мне, конечно, тоже случалось всякое в пасть тащить. Особенно при отступлении… тут и конина за деликатес идет. А к змеям я и вовсе пристрастился – у нас тогда в роте снабжения узкоглазый один был, из «серых добровольцев», то ли узбек, то ли таджик, то ли еще какой китае-монгол, он этих змеюк готовил – любо-дорого, не во всяком парижском ресторане так подадут. Это, заметьте, не я сказал, а обер-лейтенант Циммерман, который по тамошним Монмартрам год без малого сапоги протирал.

Надо бы, думаю, дать ей запить чем-нибудь сухомятку эту. Только не видно, чтоб на базаре вокруг лимонадами торговали. Все больше бутыли мутные друг дружке передают.

Я все ждал, пока она хоть что-нибудь спросит. Хоть чего-нибудь, «куда теперь?» или еще чего такое… а она молчит. И смотрит. Доверчиво так… как щенок дворовый, которого косточкой приманили. Именно щенок. Взрослая-то псина никогда так смотреть не будет, даже если ей втрое больший мосол подкинуть. Рычать будет, подкрадываться полчаса, косясь настороженно, а потом цапнет и смоется по-быстрому, пока отнять не попытались. А лопоух малолетний подшлепает ближе, разлапится смешно и смотрит вот так же – человек, подкинь-ка еще вкуснжику, а?

Если бы она не молчала…

По сторонам оглянулся – базар бурлит себе вовсю, шум, гам, дядьки деловитые мешки необхватные волокут, бабы – корзины такие же, живность всяческая надрывается, в дальнем конце ряда бьют кого-то… уже наземь свалили и ногами месят. И только мы с ней стоим.

– Как тебя зовут-то хоть?

– Марго, – только губы у нее при этом скривились… легонько так.

– К чертям свинячьим Марго. Как тебя по-настоящему зовут?

– Анастасия.

Я затылок поскреб, попытался свои познания русского в один кулак собрать…

– Это тебя в детстве мама Настеной звала?

И тут она улыбнулась. Чуть-чуть, едва-едва – но я засек.

– Нет. Сестра старшая. Стаськой.