Полоса черной, выжженной земли – жирный пепел лишь в одном месте нарушен танковыми гусеницами…
Края траншеи размыты – перепрыгнув через нее, я с трудом удерживаюсь на ногах. Справа короткий дот утыкается в дощатую дверь землянки, дверь распахивается, выскочивший соц-нацик, получив очередь прямо в лицо, неловко взмахивает карабином, валится вниз, лужа на дне окопа розово пенится – а в проем, из которого он появился, крутясь, улетает ребристый кругляш ручной гранаты.
Мокрая трава скользит под рукой… дождь почти затих и стая красных светлячков со свистом несется над залегшей цепью – пулемет врытого танка, захлебываясь, лупит трассерами. Миг спустя танк вдруг вспыхивает неожиданно ярким ровным пламенем. Кто его так? Непонятно…
Свист, грохот – слева из-под земли вырастает огненный куст, тугая волна хлещет по ушам, разом отрезая все звуки, и в этом беззвучье прямо передо мной падает сапог. Сапог… я тупо смотрю на него секунд пять, пока не понимаю, что этот сапог – не пустой.
Вторая мина падает с большим недолетом где-то позади.
И, напоследок – я сижу на каком-то ящике, в руках обжигающе-горячая алюминиевая кружка, но каждый раз, как пытаюсь поднести ее ко рту, начинается тремор, такой, что при попытке глотнуть большая часть выплескивается на подбородок… право слово, так и без зубов остаться недолго.
Больше в тот день синие не атаковали. Равно как и на рассвете следующего. Правда, совсем уж расслабляться нам не позволяла их артиллерия, с некоей – так и не выявленной нами точно – периодичностью учинявшая огневые налеты на занимаемый нами участок земной тверди. Серьезного ущерба сии упражнения нам не причиняли, служа лишь дополнительным стимулом для работы лопатой.
Без пяти десять выползший на нейтралку «поохотиться» унтер Серебров из 11-го батальона засек одинокого пластуна, резво ползущего в сторону наших окопов. Еще через минуту по этому пластуну заработал пулемет. К счастью, синий пулеметчик настолько увлекся процессом, что высунулся едва ли не по пояс и был немедленно вознагражден за подобное рвение снайперской пулей в переносицу. Его же мишень, загнанно хрипя, очутилась в нашей траншее, не будучи обременена при этом «лишними» дырами.
Перебежчик оказался бывшим прапорщиком 12-го Западно-Сибирского полка. Вернувшись после начала Смуты в родной Корниловск, он в ноябре прошлого года угодил в одну из регулярно учиняемых «офицерских чисток». Однако вместо стандартного итога в виде кирпичной стены и девяти граммов свинца в затылок неожиданно оказался мобилизованным в доблестные войска РевЮгСовета, ибо войска эти остро ощутили «вдруг», в данный исторический момент, нехватку мало-мальски компетентных командиров. Понятно, что доверие к подобным командирам у господ соц-нациков было величиной строго отрицательной, но сегодня утром свежеиспеченный синий ротный счел, что видит шанс, и сумел воспользоваться им сполна.
По его словам, нам удалось потрепать господ социал-интернационалистов куда больше, нежели мы до сих пор предполагали – в частности, одной из целей вчерашнего авианалета оказался штабной автобус, в котором как раз проходило социал-интернационалическое собрание кагала, сиречь военного совета 19-й дивизии. Приговор бывшему штабс-капитану уже, к сожалению, вынесен был, так что затрат на судопроизводство избежать не удалось, зато от расходов на захоронение поганца Николенко и его присных фугасная «сотка» общественность избавила.
Также перебежчик поведал, что понесенные потери, хоть не столь значительные по сравнению с общей численностью противостоящих нам частей, пришлись на наиболее боеспособные их подразделения. Следствие – господа политруки уже начали испытывать серьезные затруднения в деле организации очередной атаки на «этих чертовых авровцев!»
Разумеется, целиком и полностью бывший прапорщик в злодейские умыслы оставшегося теперь единоначальным командиром Алина посвящен не был, однако сообщил несколько весьма занимательных подробностей, среди которых наиболее важной представлялась та, что атака для бывшего его батальона не планировалась по крайней мере до полудня. Господа-товарищи изволили чего-то ожидать…
Знать бы чего…
В полодиннадцатого установившееся шаткое равновесие нарушилось гулом авиамоторов. Сие были наши знакомцы-«драконы», только в этот раз их набиралось не три звена, а, минимум, в два раза больше. Сколько же конкретно я, каюсь, ныряя в щель, подсчитать не успел.
Полагаю, господа-товарищи ревюгсоветовцы весьма сильно рассчитывали на повторение вчерашнего спектакля, только с собой в роли зрителей. Также полагаю, что разочарованы зрелищем они не были – визуальный эффект был хоть куда… куда значительнее реального ущерба.
В этот раз синие военлеты рискнули снизиться до двух тысяч метров. От дальнейшего снижения их, видимо, удержали не столько наши оставшиеся зенитки, общим числом три, сколько опасение пострадать от собственных же бомб, а бомбы они привезли внушительные. Куда там авровцам с их жалкими «сотками» – по нам отбомбились ни много ни мало, как полуторатонными!
Две из них, правда, не разорвались, благодаря чему мы по окончании налета смогли точно определить как калибр бомб, так и наиболее вероятную причину их несрабатывания, а заодно и «слегка» нетипичное для фугасок действие. Это были морские бронебойные бомбы, созданные для «работы» по кораблям и, соответственно, предназначавшиеся для сокрушения палубной брони, а отнюдь не мягкого грунта. До сих пор не знаю, подсказал ли кто соц-нацикам идею использовать эти, очевидно, самые крупные в ассортименте ростовского аэродрома «подарки» или же последователи господ Хасселя-Туруханова дошли до оной самостоятельно? Но если верно первое – очень многие из нас обязаны этому неведомому подсказчику своими жизнями.