Крест на башне - Страница 25

* * *

Честно – до сих пор к отдельной палатке не привык. Как ни иду – ноги сами норовят к старой, общей, свернуть. Глупость, но вот поди ж ты…

На самом деле умная голова в штабе корпуса эту идею придумала со знанием – для таких, как я. Полевой лейтенант – с одной стороны, для всяких там союзников и личного состава из свежеприписанных, хоть и эрзац, но все же офицер. А с другой – и настоящие офицеры не в обиде.

Откинул полог, нырнул – Стаська вскинулась испуганно.

– Извини, – говорю, – не постучался.

– Это ты извини, – виновато улыбается она, – просто я до сих пор не могу привыкнуть.

– К чему?

– К чему…

Пока она задумалась, я на нее в очередной раз втихаря залюбовался. Интересно же, ведь на что уж наш панцерный комбинезон мешок мешком, а ей и он к личику пришелся. Там подшила, здесь ушила – и такая замечательная куколка получилась, что хоть на Имперскую Выставку отправляй.

Помню, всё хотел девчонке знакомой, Марте, куклу подарить. Не такую, что в лавке, с платьями из обрезков, а настоящую, голландскую, фарфоровую, в шелках, да кружевах. Только стоила та кукла в галерее на набережной…

– Стась, у тебя в детстве куклы были?

– Были, конечно.

– А какие?

– Разные, – удивленно ответила она, – большие, маленькие… у нас для них отдельная комната была, так и называлась – кукольная. Там их домики стояли. А на полу Танька, когда подросла, целую железнодорожную станцию соорудила. И потолок самолетными моделями увешала.

– А такие, которые «мама» говорят и глаза при этом закрывают, тоже были?

– Да.

– Счастливая…

Зря я это ляпнул. Сглупил. У Стаськи улыбочка с личика сразу пропала, и вся она как-то сжалась.

– Наверное… у меня было очень счастливое детство. Только я тогда этого не понимала.

– Прости.

Ведь за все эти дни о прошлом ее кроме одного раза, да и то, считай, случайно вырвалось, слова не сказал. И, по-моему, благодарна она была мне за это. Очень. А вот сейчас сглупил.

Не хотела она о себе, о том, что было, говорить. Да оно и понятно.

Кое-что, правда, вытянул – что жили они в Петрограде, в столице то есть, и жили, судя по таким вот, вроде «игрушечной комнаты», подробностям, очень даже неплохо. Из родни отец имелся, мать и минимум одна сестра… старшая.

А перед самым Развалом дернуло ее мамашу какую-то дальнюю родственницу съездить проведать. И не куда-нибудь в тыл глубокий, а в Ялту. Вроде как родственнице этой врачи категорически морской воздух в качестве лекарства насоветовали… додумались. Черноморское побережье, это же, считай, прифронтовая полоса, а порой и без всяких «при». Турки, помню, обстрелами берега развлекались регулярно. Да и наши подводники тоже. Хоть в Ялте той военных объектов и было не очень, но по меркам современной войны любой порт приличный – очень даже военно-стратегическая ценность, а то, что он не прикрыт толково, еще приятнее выходит. Такой вот курорт… Конечно, официально считается, что пальба ведется «исключительно по инфраструктуре», только что-то слабо в это верится – ночью, без маяков, при затемненном береге, да наверняка с максимальной дистанции. Тут за достижение посчитают, если снаряды в городской черте лягут. А уж инфраструктура там или жилые кварталы, это уж пусть Господь на небесах решает, рыбешек в портовой акватории шестидюймовому фугасу глушить или халупу для дачников с землей мешать.

Опять же, на «Бирмингеме» уже отстрелялись, старушка Британия вся из себя революционная, соответственно, у русских тоже начинает… попахивать. Понимающие люди этот запашок улавливали.

Отец у Стаськи, похоже, был мужик из таких, понимающих – против поездочки такой возражал. Но мамаша настояла. И не одна поехала, а еще и дочурку с собой поволокла. Пусть, мол, ребенок раз за четыре года в нормальном море искупается.

Доехать они, как я понял, не успели. Добрался Развал до России, грянуло… и завертелось.

Про то, что с мамашей стало, Стаська не говорила. Но я так понял – не разбросало их в разные стороны. Другое случилось. Может, болезнь – тиф в эту зиму народ косил похлеще любой артподготовки, а то и похуже чего. Особенно в первые недели… Вольф это дело называет «разбушевавшаяся чернь», но вот по этому пункту я с командиром любимым не согласен категорически. Не в происхождении дело. Помню, прибился к нам примерно в то же время один лейтенантик, из студентов, чуть ли даже не из благородных, а через неделю, на ферме одной… Кнопке его легко отпустил – пулей в затылок, а я б его под гусеницу и медленно… он бы у меня каждый трак прочувствовал, мразь очкастая!

Вот чего я не понял, так это почему Стаська про отца с сестрой так же уверена. Может, конечно, встретила кого, кто знал… всякое бывает.

А я, дурак, – «счастливая»…

Попытался, интереса ради, представить себе такую комнату, где одни куклы живут. Вроде как личный игрушечный магазин – все полки коробками да домиками заставлены, по полу паровозики с машинками шмыгают, а вокруг люстры цеппелин порхает. И все это – мое. А не так, что пальцем потрогать не моги – сразу приказчик появится и начнет глазами моргать, как сова чугунная перед Келлеровым особняком.

Все-таки неправы синие, когда говорят, что богатых быть не должно. Неправильно это. Кардинально – или радикально? – неправильно! Я так думаю, лучше наоборот – чтобы все богатыми были.

– Чего читаешь? – перевел я разговор на другую тему.

– То, что ты дал… про радио.

– И как?

– Потихоньку, – улыбнулась Стаська. – Боялась, что будет хуже. Я ведь немецкий специально не учила, только то, что в гимназии было, думала, в техническом тексте завязну, как муха в варенье. А оказалось – очень просто все изложено.